| Кот_Баюн | Дата: Четверг, 09.02.2012, 23:41 | Сообщение # 1 |
 Милый друг
Группа: Проверенные
Сообщений: 20
Статус: Offline
| Утром разбудил дождь, под телегой наскоро поели холодное, медленно покатили по начинающей раскисать дороге. Коттин шёл возле телеги, раздумывая о новом волшебстве – надо же, он не услышал Слова, сказанного этой странной девчонкой, Липой. По всей видимости, после ухода старых богов поменялась и волшба – шепчут заклинания или рисуют магические знаки?
Днём Травосее стало хуже – разлился жар, началась лихорадка. Древний странник, срывая листочки и соцветия трав, складывал в мешок. Объявив остановку, безжалостно перевязал стонущую женщину, намочив и оторвав ткань – рана нагноилась, кожа вокруг покраснела. Бывший Кот нажевал трав, сокрушаясь, что в хозяйстве нет котелка, не в чем заварить, приложил кашицу. Вдруг заметил, что у раненой женщины зелёные глаза... Вздрогнул, отмахнулся.
Липа пожимала плечами – дескать, бежали ночью, собирались наскоро. Коттин ворчал, что хотя бы догадались прихватить нож и влезть в юбки. Девушка вспыхнула – одежд везли несколько мешков, на требование Коттина выдать тряпьё на нужды раненой - долго рылась, выбирала ненужное. Коттин решил, что оставит Травосею ближайшему волхву – везти беженку дальше становилось опасно. Тем более что маршрут был неясен, конечный пункт – неизвестен. Ему, бывшему Коту, ясен пень.
Коттин сел в телегу третьим. Лошадка остановилась. Бывший Кот сидел и посвистывал, остругивая драгоценным кинжалом длинный прутик. Прошло минут десять – ничего не изменилось. Травосея дремала, постанывая. Липа сидела, задрав носик и глядя вперёд, словно телега успешно передвигалась. Вдруг Коттин повернулся и чувствительно приложился прутиком по мягкому месту девушки. Взвизгнув, дочь верховного волхва соскочила с телеги. Лошадка сразу сделал шаг вперёд.
- Я тоже владею магией! – заявил Коттин. - Лошадиной! – Подумав, добавил, - И липовой!
Липа хлюпнула носом.
- Да ладно, не обижайся. Тебя этим прутиком надо было учить, когда поперёк скамьи помещалась… Скажи-ка мне лучше, дорогая волшебница, почему ты не поможешь Травосее, не знаю, кем она тебе на самом деле….
- Лечить? Да меня в лекари не посвящали! – изумилась Липа.
- Что? Тебя не учили травам? Тебе не дали древнюю науку целиком, а только часть? – чуть не упал с телеги Коттин. Долго молчал. Потом проворчал:
- Да, чем меньше в мире волшебства, тем больше учителей, колдунов, направлений и школ, званий, потомственных магов….
Наконец, лес разбежался в стороны, открылись поляны со стожками, огороженными жердями, залаяла собака. Показались тёмные соломенные крыши, покосившиеся заборы из тех же жердей, разбитые крынки украшали столбики. Дети, возившиеся в луже посреди дороги, шмыгнули в огород, разглядывая путников. Коттину вспомнились растрескавшиеся черепаны в былом селе Чудово, мальчик Ариант, которого он там встретил... Вот ведь, второй раз пришёл на память, - подумал Коттин. – Неспроста. Неужели выжил? Тогда, может быть, всё ещё жив? Это плохо. Тогда он стал врагом - его, древнего странника. Потом некстати вспомнились другие столбы, в дремучем лесу, возле перекошенной избушки, украшенные черепами – в рогатых и прочих шлемах. Опять неспроста вспомнилось. Уж Славуня-то жива. В крайнем случае, придётся навестить её. Одно плохо – Горыныч улетел насовсем. Или обещал вернуться? Драконы хитры, речь их коварна. Может вызвать его? Так бабы визгом поднимут всю деревню. Кстати, приехали. Коттин вежливо попинал красным сапогом с прорезями по воротам. Потом попинал сильнее. Покрутил кольцо щеколды, но калитка была заперта на засов. Наконец, кто-то закашлял, заворчал. Меткий глаз бывшего Кота безошибочно вывел беженцев к дому местного волхва.
Дед Опёнок был стар, жизнь его дотянулась до века – в былые времена это было нормальным человеческим возрастом. Сейчас и в полусотню стариками становятся. Разума и памяти он не лишился, даже глаз остался острым, впрочем, как и язык. Странное имечко прилипло к нему с юности, детское давно забылось, а прозвище осталось – мать рожала деток каждый год, одинаковых, рыжеватых мальчишек. Деревня смеялась – опята на пеньке, не иначе. Но пришёл неурожай, болезни – из старших остался один он, Опёнок. Вышло так, что его выбрал старый волхв, стал учить – то было давно, ещё при страшной княгине Вольге, вдове павшего князя Ингваря. Впрочем, русичи сюда не приходили, ставили править княжьих людей из местных – мерь подчинилась руси, признала новую власть.
Опёнок сознательно называл князей варяжскими именами, хотя народ всё больше начинал говорил на смешанном языке мери, руси и киевских полян – Ольга, Игорь.
Потом на трон сел Святослав, сокрушивший хазарское иго, затем жестокий и распутный Владимир – шептали, что он бастард не то от хазарки, не то от какой-то Малки с Чернигова. После гибели аварского, а затем и хазарского ига, быть славянином вдруг стало не зазорно, первоначальное значение слова забылось, а Опёнок, как и другие волхвы, память не ворошили – пусть так и будет, если людей объединяет. А то, ведь, вон что происходит – в городах себя стали русскими кликать, отходить от древности, все народы от Белого до Чёрного моря, от Волги до Карпат потянулись к Киеву – под крыло сильного князя Владимира, потомка руса Рюрика, зятя самого византийского басилевса.
Открыв засов, Опёнок потянул калитку на себя и обомлел. Отодвинув наглого молодца в красных сапогах, он уставился на девушку в телеге. Весть, переданная шёпотом на ухо, донесла до волхва, что дочь верховного новгородского владыки бежит с парой доверенных людей в тайное место. А куда – знать никому не велено, даже до крайнего предела. То есть такого крайнего, что придётся умереть, но не выдать. Потому что простые люди уже не подмога, а помеха – настолько лютая беда объявилась в лесах севера. Опёнок поклонился, схватившись рукой за поясницу, только было открыл рот, приготовив речь, как то – «Проходи, ведающая матушка в дом, отведай пирогов и квасу – давно тебя заждались», но вдруг подавился. Глаза его вылезли из орбит, челюсть отпала вниз, руки задрожали. Перед лицом волхва появился меч. Моментально забыв про красную девицу, неуклюже выбирающуюся с телеги, при этом сохраняя на лице важность и достоинство царьградской принцессы, старый волхв бухнулся в ноги обладателю красных сапог, задрожал. Такой меч был на свете один – даже потерявший колдовскую силу. И его владелец был велик и страшен. В мерьскую деревню Чудцы явился древний странник, бессмертный кот-оборотень. Его ждали уже лет пятьдесят сверх срока, потом перестали – видимо и бессмертные уходят навсегда. После известных киевских событий самые стойкие потеряли веру, из знающих терпел и ждал только Опёнок, да некоторые тайные киевские люди.
- Бессмертный… эээ… господин, - начал путаться в словах Опёнок, но Коттин подскочил, воздел волхва в воздух, поставил на ноги.
- Коттин, дружинник Коттин, - тихим ласковым голосом промолвил белокурый мужчина. – И никаких бессмертных странников, никаких Котов Баюнов.
- У тебя больше нет волшбы? – побелел Опёнок, и на его сморщенной коже отчётливо проявились веснушки.
- Что ты несёшь, старый? – жёстко спросил обладатель меча, и волхв притих – таким тоном говорят только очень сильные люди.
- Вовремя ты пришёл… дочку волхва сопровождаешь?
- Сопровождаю. Только куда иду – неведомо.
- Проходите в дом – перекусим. Только, не обессудь, господин – я сначала с Липой переговорю. А потом с тобой.
- Хорошо. Но у меня будет много вопросов.
- То мне ведомо. Много чего произошло, пока ты спал…
К удивлению Коттина, в избе волхва чернел земляной пол, свисала соломенная крыша. Очаг треснул, котлы обились по краям, стол и тот скособочился. Древний странник сел на лавку. Лавка шаталась, скрипела. «Новая власть, новая вера – неужели все силы народа ушли на преодоление внутреннего раздрая? Однако за сто лет наметился упадок», - подумал бывший Кот. Но его всё ещё помнят – как будто им больше делать нечего. Вот прямо сидят и штудируют пергаменты и манускрипты. Что-то тут нечисто.
Кланяясь, в дом вошли деревенские бабы, чуть ли не под руки внесли Липу, повели за занавеску переодевать, там принялись взбивать подушки, трясти простынями, одеялом. По всему выходило, что хозяин дома переночует на сеновале. А где же поместят его, Коттина? В сердце кольнуло острое чувство опасности. Ведь откуда-то пришли ночные убийцы, тогда, возле костра? Не замешан ли тут этот волхв, как его – Опёнок?
Пока никто не обращал на него внимания, Коттин незаметно переложил багдадский кинжал в сапог. Вспомнил, как когда-то не хотел пачкать драгоценную сталь чёрной навьей кровью, усмехнулся. Хорошо бы меч оживить… но пока подождём, что там будет завтра – неизвестно. Кстати, насчёт меча. Если тут враги – надо действовать хитро. Травосею придётся оставить – скорее всего, на смерть. Но почему-то жалко её, зеленоглазую. Старею, что ли? Не к месту всплыло лицо Стины – порванное, избитое… Липу надо спасать – тут какая-то интрига, в которой замешаны неизвестные силы. Чтоб понять, что происходит в Мидгарде – необходимо ввязаться в эту интригу, увидеть, кто принимает участие, какие игроки – и человеческие, и, уже понятно – иные.
Кто обидит кота - тот покривит карму. И шарму.
|
| |
| |
