I Солнце рыжим карликом рвётся в окна. Воздух с небес истекает кадмиевой кашей. Жарко. Сегодня иду на виноградники. На закате, когда станет чуть прохладней и появится возможность писать и думать. Вернулся. Работал великолепно. Расположился на холме, рядом с посадками. Отлично обозревал работающих людей, окружающий пейзаж и сказочные кусты с винными ягодами. Волшебное светило не поскупилось на краски розово-багряные. Мне оставалось только перенести на холст увиденное. Я был счастлив. Что за чудо, эта жизнь!
Опять на ужин только хлеб. И еще винные ягоды. Но это ничуть не огорчает. Даже наоборот. Я насладился изумительным сочетанием теплого мягкого зернового хлеба и сочных сладких ягод. Раскушенные виноградины истекали соком, а нежная их мякоть пропитывала хлеб, придавая ему невообразимый винный вкус. Ушел спать умиротворённым.
Кофе сбежал. Я заставил себя не обращать на это внимание. Остатки вчерашнего хлеба и дрянной напиток не испортят мне настроения. Надо работать. Мельком глянул в зеркало. Рыжий Неудачник беспомощными глазами делал знаки. Да, я напишу его, раз обещал. Потом. Вечером.
Теперь я не один. Приблудный кот требует внимания и пищи. Рыжий, как я.... Комок золотой шерсти отлично смотрится на зеленом покрывале моей кровати. Как солнце сквозь листву.
Разводил краски. Кончилось масло. Придётся тратиться на самое лучшее. Льняное. Ушел.
В доме появился Некто. Видимо, проник вместе с котом. Краем глаза в зеркале ловлю тень. Неудачника послал подальше. Пусть ждёт. Надо спешить. Солнце уходит. Бегу к моим красным кустам.
Устал. Зато почти закончил виноградники. Ненавижу шорохи. Они пугают и сбивают с мысли. Это точно не кот. Готовил краски. Взял кадмия. Добавил охры. Не рассчитал. Желто-коричневый получился мрачным. Так ему - Неудачнику и надо. Буду писать, как есть. Как восхитительно пахнут краски! Нюхал, приставив кончик кисти к носу. Вымазался зеленым. В зеркале сегодня только Рыжий Неудачник. Хотя...Почему “Неудачник”? Пожалуй, буду звать его Бездарем. Глупый пачкун холста. Он всегда на месте. Никуда от него не деться. Смотрит просительно. Как он жалок. Ладно, сейчас я его изображу. Хром и охра дают великолепный синий. Насыщенный, яркий. Но глаза у него все - же зеленые и тусклые. Буду правдив с собой. Ну что делать, если он - не красавец? Сделал наброски головы. По - моему, неплохо. Иду спать.
Кофе закончился. Где кот? Какой, к чёрту кот, если вчерашний портрет изменился? Точно помню, что голову закончил...Нет, не может быть...Куда делось пол-лица? Какая странная тишина. На всякий случай закрыл зеркало.
Развел краски. Растирал пальцами, нюхал и лизал. Получил немыслимое удовольствие. Брал краски кистью, делал фоны. Ткань вылепил. Свет поймал. Лицо фактурное. Кажется, хорошо получилось. Голову Бездаря закончил. Утром взгляну еще раз. Если плохо - уничтожу. Наверняка утром окажется, что плохо.
Где кот? Миска полная. Негодяй. Что он ест?
Лег спать. Встал, чтобы закрыть зеркало. Некто мне мешает. Прячется за предметами в глубине тьмы. Но я знаю: он - там.
Завтракать не мог. Опять половины лица у Рыжего Бездаря нет. Что это значит?
Сегодня виделся с Г. Пришел в восторг от его работ. Он гениален. Мастерски изобразил меня в облике психа. И я знаю, что он - прав. Поэтому запустил в него стаканом. Несильно. Ночью не спал. Переживал о Г. и плакал. Некто смотрел пристально из глубины зеркала и делал знаки. Уже не прячется. А Бездарь не показывался. Видимо, обиделся из - за лица. Кот спал со мной. Шерсть его пахла краской, и я его вылизал.
Завтракать было нечем. Сходил за кофе, хлебом и молоком коту. В воздухе витал запах вина и женщины. Чувствовал смятение. Купил запасное лезвие. Дорога домой показалась бесконечной. Перед тем, как войти, постучал. Слышал, как негодяй протопал к зеркалу. Работать не хотелось, но заставил себя дописать лицо Бездарю. Расстались довольными друг другом.
Проснулся ночью от шороха. Скребущие звуки испугали. Закрылся с головой одеялом. Не спал.
Встал поздно. Солнце превратило пол в жаровню. Пробрался на кухню. В зеркало не смотрел. На картину - тоже. Кофе взбодрил и посоветовал жить. Кота не было. Прокрался к портрету. Проклятье! У Рыжего Бездаря опять не было половины лица. Ушел на природу.
Писал желтое солнце и желтые небеса. Из кадмия и охры почти вылепил землю. Переплёл стволы деревьев. Запутался в них и застрял. Оксидом хрома оживил листву. Растушевывал языком. Вкусно. Масло пахнет льном и еще чем-то немыслимым, неземным. Пил желтый воздух. Домой не пошел. Снилось, что бежал за Г. Вспотел. Лезвие сжимал в кармане. Г. довольно сильно ударил меня. Я размахивал лезвием и ругался. Проснулся дома, с порезанной рукой и в одежде. К портрету Бездаря полз на четвереньках. Наконец-то я понял, в чем дело. Аккуратно отсёк мочку уха. Крови почти не было. Завернул отрезанное в платок и отправил любезной Р., чтобы спрятала. Развел краски. Теперь вместо уха у Рыжего Бездаря аккуратная розово-серая повязка. Он следит за мной зелеными глазами и губы его шепчут слова благодарности. Я рад.
Ночью смотрел в зеркало. Никого не было. Спал долго и безмятежно.
Весь день собирал вещи. Надо ехать. Завтра.
Ночью писал письма. Проверил зеркало. Никого. Кажется, заснул за столом. Проснулся от шорохов и скрипов. Сердце билось в груди, как бешеное. Заставил себя действовать. Пополз смотреть. Рыжий котяра, урча и впиваясь когтями в холст, увлеченно слизывал повязку с уха Бездаря. В зеркале хохотал Некто.
II
- Мне так уютно здесь - в изнанке мира, в серебристом зазеркалье, где левое, объятое безумьем, стремится правым стать, навек спихнув того, чьё место занял, в тень, в хаос печали и страданий... Но хочется чего-то большего...Игры или терзаний? А вот и Он. Очередная жертва обстоятельств. Художник. Этих я люблю...Как же легко, одним касаньем, могу смятенье поселить в их разум гениальный! Зачем мне бездари? Они скушны, как вялый посевной пророщенный картофель. Другое дело - гении. К примеру, этот. Какой чудесный профиль! В мятущейся душе так сладостно найти звенящую струну и оборвать. А после - слушать, слушать, затаив дыханье, божий стон... И ласково смотреть, как в пламенном аду исчезнет он. ........ Сегодня вечером, как и вчера, в баре городка Фоли-Бержер было шумно. Стоял несмолкающий гул. Прислушавшись, можно было разделить гул на его составляющие: голоса посетителей, смех, звон бокалов, щелчки вылетающих пробок, глухие звуки старого пианино. Эдди, как всегда, сидел за столиком у колонны и неотрывно смотрел на Даму своего сердца. Как же она хороша там, за своей стойкой, среди бутылок и бокалов. Нежная белая кожа декольте, румянец на щеках, блестящие, затянутые в высокий пучок волосы, а глаза...Ах, эти глаза...божественные, волшебные, манящие. Мари рассеянно протирала бокалы, уставившись в одну точку. Точка находилась где - то глубоко под стойкой бара, ближе к центру Земли. Эдди не сводил с неё глаз, пытаясь запомнить её всю, до мельчайших деталей. Он впитывал в себя глубокую черноту её платья. Ласкал взглядом полуобнаженную грудь. Перебирал пальцами лепестки розовых цветов, прикрывающих волнующую ложбинку. Облизывал выпуклые блестящие пуговки на лифе. Ласкал губами тонкие полупрозрачные мочки ушей с жемчужными серьгами. Прикасался к пухлым белоснежным пальчикам с розовыми ноготками. Эдди принимал её в себя целиком и полностью, смаковал и обладал ею. Изредка он подносил ко рту стакан с водой и пил мелкими глотками. Или делал вид, что пьёт, стараясь скрыть перекошенное отчаянием лицо. Он не мог совладать с ним. Потому, что был безнадёжно болен и отвратительно стар.
Тяжело поднявшись из-за стола, Эдди положил на стол франк и медленно побрёл к выходу. На сегодня хватит. Нога болит намного сильнее, чем вчера. Проклятье. Дома томятся в нетерпении палитра и краски. Холст натянут на подрамник, загрунтован и высушен. Надо работать.
Дохромав до двери, Эдди оглянулся. Мари куда-то отошла и он поразился, увидев вместо неё за стойкой огромное, во всю стену зеркало. Раньше он не обращал на него внимания. Теперь же оно привело его в недоумение, представив всю картину бытия от потолка до пола, с фонарями, сверкающими люстрами, людским месивом и отраженной сквозь окна улицей. Это была изнанка, другой мир. И он не смог разглядеть в нём себя.
Сегодня писалось легко и быстро. Краски послушно и мягко ложились на холст. Эдди получал пьянящее удовольствие от процесса. Положив кисти, он отступил назад от мольберта, пытаясь оценить общее впечатление от почти готовой картины. Внезапно резкая, нестерпимая боль пронзила ноги. Колени подогнулись, и художник рухнул на пол... Очнулся он на диване. Вокруг хлопотал заботливый сын Коэлла, который, причитая и охая, прикрыл Эдди пледом, принёс воды и сказал, что вызвал врача. У Эдди звенело в ушах. Он повернул голову к картине и встретился взглядом со своей милой Мари. Как хорошо, что он успел ...
Ночью в памяти всплыл давнишний случай. Он вспомнил шипение, сверкнувшую в траве кожу змеи и ужас. А боли не было. Зато теперь боль возвращается все чаще и чаще. Не может быть, чтобы она тянулась оттуда, из Бразилии, из исчезнувшей навсегда юности. Как бы то ни было, но с болезнью придется бороться.
Через неделю, в пятницу вечером, Эдди опять был в баре. В зеркале кипела жизнь. Людская масса шевелилась множеством голов. Колонны сжимали пространство, нависая над столиками. Люстры разбрызгивали ядовито-белый свет. Эдди зачарованно наблюдал за призрачным изображением. Мари маячила перед глазами на фоне зеркала, разбивая картинку и мешая сосредоточиться. Что-то там, в глубине зеркала, то появлялось, то исчезало, будто перебегая с места на место. Художник до рези в глазах всматривался в отражение, безуспешно пытаясь поймать взглядом неуловимое движение. Раздосадованно хлопнув ладонью по столу, Эдди встал и направился к выходу. Как и в прошлый раз, он не сразу вышел из бара. Обернувшись, Эдди увидел, как темный сгусток вытек из зеркала и замер у стойки.
- Заметил...Наконец-то! Испуганный, уже через мгновенье, он будет мой...Я в предвкушеньи изнемог. Я ждал неделю. Еще чуть-чуть, и воспалённый мозг его податливо расплющится меж пальцев, как пластилин, как масляная краска, и будет капать на пол, оставляя цвета след на память, и перестанет жить.... Уходит...Надо поспешить... ............... Эдди шел по темной улице так быстро, как только позволяла больная нога. Сердце выскакивало из груди, содрогаясь от страха и дурных предчувствий. Он знал, что Некто - рядом. Нестерпимая боль в ноге и пояснице захлестывала рассудок. Художник еле совладал с ключами, пытаясь открыть дверь. Не раздеваясь, свалился на диван и закрыл глаза. Сквозь полуприкрытые веки Эдди с ужасом наблюдал, как Некто медленно и плавно перемещался по комнате. Вот он помедлил перед портретом Мари, потом замер перед зеркалом, а затем, приняв вид длинного черного червя, поплыл к дивану. Эдди резко приподнялся и швырнул в него палкой, но промахнулся. Под звон осыпающейся на пол вазы художник увидел, как тёмный сгусток коснулся больной ноги и просочился внутрь. Эдди потянул вверх штанину и увидел, что его больная нога в одно мгновение стала черной, словно уголь. Художник вскрикнул и потерял сознание.
Ампутацию ноги Эдди перенес стойко. Операцию делал дома его врач с помощниками. Художник несколько недель провел лежа на своём любимом диване, уставившись в потолок и ни с кем не разговаривая. Вскоре боли вернулись. Гангрена лезла к сердцу. Тело художника сотрясали конвульсии. Он бредил и сражался с одному ему видимым врагом. Потом Эдди умер. Через несколько дней после смерти отца, сын , разводя огонь в камине, заглянул за заслонку и отпрянул в ужасе, увидя стоящую там черную ампутированную ногу.
В зеркале, согнувшись и вытирая слёзы, хохотал Некто.
- Ха-ха...вот это кайф..Пусть будет так. Наказан гений....Ну, разве не ценнее всех достоинств Мира сия игра теней и света, безумия и разума сплетенных воедино. Однако же, как быстро и в который раз безумье празднует победу! Это ль не обидно? Кто следующий? Разойдитесь, мне не видно...
