- Птичка моя! Райская... - ты смеялся, показывая щербинку между зубами, а я ловила тихими пальцами морщинки возле твоих глаз. Сухая, плотная мужская кожа. И сейчас пальцы мои помнят линии твоих лучиков.
- Сам ты гусь лапчатый... - говорила тебе прямо в губы. - Видишь, какие у тебя лапки гусиные?..
И мы целовались, целовались... до одурения.

Каждое утро мы ездили на рынок и покупали черешню. Много черешни. Шли по рядам, пробовали сочную ягоду, а загорелые тётки узнавали нас и радостно оживлялись:
- Бери, бери, парень. Корми свою хозяйку. Вон она какая тоненькая...
- Она - птичка моя, - смеялся ты.
И целовал сладкими губами.

Мы завтракали, обедали и ужинали черешней.
- Тебе нужен белок. Ешь, мой мужчина! - говорила тебе, наливая какой-нибудь борщ или сваливая со сковородки яичницу. Не помню, чем я кормила тебя. Или ты меня?
- Мне нужна ты, - тянулся ко мне и я верила, что так будет всегда.

То лето было черешневым. И сережки у меня были черешенками и глаза твои были черешинами.
Любовь наша была черешневой и я сходила с ума от ее сладости.

- Не называй меня птичкой! - сердилась я, потому что мужчина не должен быть слащавым. - Ни птичкой, ни рыбкой, ни зайкой!
- А я только птичкой, - настаивал ты. - Потому что ты - райская.

Много лет прошло. Я не люблю черешню.
И уже давно не птичка.
А недавно я узнала, что черешню называю птичьей вишней.
Ну и что?